Тёмные времена:

Тёмные времена: Политический театр

Последние в череде престижных британских байопиков, тяжело капающих с потолка с тех пор, как «Король говорит» приземлился на набор статуэток и гору денег, «Тёмные времена» содержат в себе больше непредсказуемых элементов, чем обычно, но в итоге все равно страдают как от них, так и от ожидаемых ловушек своего специфического жанра. Всё сошлось понятным образом — Энтони Маккартен, оставшись без наград за «Вселенную Стивена Хокинга», получил мотивацию писать дальнейшие сценарии в том же духе; когда же дело дошло до других ключевых позиций, выяснилось, что Джо Райту как раз необходимо срочно вернуться к респектабельности после провала «Пэна», а что до Гэри Олдмана, он, наверное, мог бы и дальше спокойно жить без «Оскара», но глупо отказываться, когда столь открыто предлагают.

Театральное трюкачество Райта всегда служило ему, мягко говоря, с переменным успехом, но, припаянное к этому материалу, оно становится главным и чуть ли не единственным источником энергии и вдохновения. Стратегическое освещение (вплоть до окрашивания целой комнаты в кроваво-красный), агрессивно подступающий с заднего плана туман, сменяющие друг друга в одном непрерывном кадре статисты с комментариями, окружённый тьмой прямоугольник лифта, в котором заперт человек с огромной властью и ответственностью — всё это приёмы абсолютно очевидные и поверхностные, но, по меньшей мере, они позволяют глазу за что-то цепляться, хотя в целом практически полное отсутствие в кадре каких-либо цветов, кроме различных оттенков тёмно-серого и коричневого, неизбежно способствует удушливости.

Олдман в роли Черчилля — ровно то, что представляется при взгляде на постер: странное мутировавшее создание, передающее знакомую идею Черчилля и запершее где-то внутри себя Олдмана, знакомые черты которого отчаянно высматриваешь все два часа. Теоретически этот кастинг имеет некий смысл как ещё одна возможность для актёра удариться в грандиозное переигрывание, на котором он сделал себе имя, однако сценарий и формат байопика выдавливают из него всю самобытную эксцентрику, которую он привносил в жанровое кино; результатом становится экранный Черчилль, который уже стандартным образом пыхтит, орёт, размахивает сигарой и топчет полы интерьеров, разве что делает это ещё громче обычного, и то, что «Оскар», очевидно, будет получен, является не более чем несмешной шуткой.

На макроуровне сценарий Маккартена умудряется ограничить всё время действия несколькими неделями — по-настоящему умный, показавший свою надёжность шаг, — и все равно остаться деформированным. Май 1940 года, западный мир на пороге возможной гибели, и политическое напряжение становится невыносимым, но будьте уверены, что у нас найдётся время для сцены, в которой Черчилль объявляет секретарше, что сейчас выйдет из ванной голым; вполне очевидно, что за подобными приёмами стоит честное убеждение создателей о необходимости варьировать тон и мешать важное с незначительным, но по факту фильм лишь разъезжается в разные стороны — и, учитывая, к какому историческому событию здесь всё идёт, он выглядит в этом особенно неловко на фоне «Дюнкерка» с его чёткой расстановкой приоритетов.

По ходу дела за хронологическим сдавливанием всё отчётливее проявляется банальное идолопоклонничество. Черчилль мая 1940 года — единственный человек в кадре, который прав; это прекрасно понимает зритель, но не понимают остальные персонажи, на которых, соответственно, можно благосклонно либо неодобрительно взирать свысока. В первую группу, поскольку они в конечном счёте признают черчиллевскую правоту, попадают Георг VI (превосходный Бен Мендельсон) и с неожиданной симпатией изображённый Чемберлен, во второй остаётся Галифакс, упрямым пнём твердящий про мирные переговоры. Худшее же, что делает сам Черчилль — отправляет солдат на верную смерть (но ради спасения многих других) и доводит секретарш до слёз, ни то, ни другое, разумеется, не мешает ему закончить фильм однозначным героем и победителем.

Всё это достигает одновременно своей низшей и высшей точки, когда премьер-министр впервые в жизни спускается в метро, дабы заняться краудсорсингом ответа на вопрос о том, что же всё-таки делать. К моменту, когда в кадре появляются девочка, громче всех протестующая против переговоров с Гитлером, и до невозможности нарочитый чёрный парень, цитирующий вместе со своим правителем классическую литературу и осыпаемый в ответ одобрительными взглядами (это, надо полагать, то, что создатели британских байопиков понимают под словом «дайвёрсити»), эта сцена становится настолько вызывающе наглой, что к ней начинаешь испытывать некое извращённое уважение. Стоит отдать должное — если какую-то часть фильма и будут помнить долго, то именно эту.